Смешные истории на 19.10.2007 посмейся и расскажи другим :)председателя колхоза-миллионера «Светлые дали», Нагорно-Джанкойской области, Южно-Канадской ССР. Было много смешного. Правдивый рассказ об одной планеркe. Понедельник. 6:00 утра (это не стенограмма, конечно, но краткий конспект. Все правда, кроме мелочей и фамилий.) Председатель: - Здесь сидят все свои и чтобы за двери кабинета это не вышло. Давай, Усенко, читай свое письмо-покаяние. Встает главный агроном Усенко Петр Кондратьевич, зачитывает: - Коллективу колхоза-миллионера «Светлые дали» от главного агронома колхоза Усенко Петра Кондратьевича письмо-покаяние. Я - Усенко Петр Кондратьевич, главный агроном орденоносного колхоза-миллионера «Светлые дали», будучи в нетрезвом виде, в четверг вечером, вывалился из машины прямо на руки председателя колхоза, нами всеми уважаемого Николая Петровича, чем опозорил себя, весь коллектив и свою семью. Николай Петровий тогда сам сел за руль, так как я тогда уже был не в состоянии управлять машиной и отвез меня домой. Сознаю свой негативный поступок и обращаясь к коллективу, хочу сказать, что перед тем как вы будете клеймить меня позором, чтобы вы поняли - я сам себя заклеймил. У меня жена, трое детей, Оля учится в институте и это темноe пятно в своей жизни я положил и на них. Так что поймите мое состояние. Главный агроном орденa Октябрской Революции колхоза-миллионера «Светлые дали», Усенко Петр Кондратьевич. Председатель говорит: - А теперь высказывайте свои мнения. Первым от меня сидит главный животновод Жуенко Владимир Семенович. С него и начнем. Говори, Владимир Семенович. - Перед тем как начать свое выступление, я хочу задать вопрос Усенко Петру Кондратьевичу. Скажите, Усенко Петр Кондратьевич, а не послужила ли презумпция вашей невиновности первичной тенденцией к последующему самооговору? В кабинете воцарилась тишина. Мой сосед тихо мне шепчет: - А что он сказал? - Набор слов! Потом объясню тебе их значение. Усенко молчит. Жуенко повторяет: - Повторяю вопрос. А не послужила ли презумпция вашей невиновности первичной тенденцией к последующему самооговору? Вам понятен вопрос? Усенко четко отвечает: - Понятен. Не явилась. Тогда Владимир Семенович продолжает: - Я за консолидацию в смысле дальнейшего консенсуса и… Председатель его перебивает: - Ты там начитался всякой хуйни и пиздишь здесь без рабору. Ты прямо скажи - оставить его на работе или нет? Жуенко отвечает: - Я думаю двух мнений тут быть не должно. Однозначно - оставить! Председатель: - Предоставим слово моему второму заместителю Нине Гавриловне. - Раз у него такое откровенное письмо, то пускай скажет, с кем он пил. Усенко: - С участковым нашим милиционером и главврачом нашей поликлиники. Председатель: - Я рад, что в нашем коллективе не нашлось такого негодяя, который в самую страду спаивал бы нашего главного агронома. Только учти - главный врач - наркоман. Это он тебе наркотики дал. Теперь и ты наркоман. Усенко: - Я не наркоман! И несмотря на мой позор, прошу меня не оскорблять. Председатель: - Ладно, учтем. А что скажет мой первый заместитель Литвиненко Валерий Борисович? Я говорю: - Вопрос серьезный! Но он касается не только одного Усенко. Здесь многим сидящим нужно задуматься. Председатель: - Правильно. Как говорится, не в бровь, а в глаз, а то некоторые здесь сидящие в рабочее время «Мадеру» потягивают. Вдруг вскакивает сидящий рядом со мной Евгений Михайлович: - А я здесь причем? Чуть что сразу на меня! Председатель: - Да я твою фамилию не называл, чего вскакиваешь? В общем, понятно, мнение одно - оставить Усенко на работе. Учти, Петро, это последнее, в дальнейшем я тебя сам лично, без коллектива уволю. Голосуем: кто «ЗА»? Все «ЗА». - Работай, Усенко. А теперь о хорошем. Наш колхоз занял первое место по уборке урожая и нам выделена премия. Предлагаю наградить Усенко Петра Кон дратьевича за первое место в районе денежной премией в размере 300 рублей. Кто за? Все за, единогласно. После планерки главный агроном говорит мне: - Сейчас пойдем, я получу премию, возьмем пару баб и поедем обмоем это дело. Что мы и сделали. Напились и наебались. Эта история произошла в советском (тогда еще) посольстве в небольшом отдаленном африканском государстве. Время было перестроечное, на Большой Земле веяли ветры перемен, шли выборы-перевыборы руководства предприятий, входил в моду «огонь по штабам» и т.п. (Помните те счастливые времена?) Эти новые веяния достигали и нашего захолустья, располагая посольский персонал к неким фривольностям и отклонениям от закостеневших «норм и правил поведения советского человека за рубежом». Но что особенно беспокоило руководство посольства, скептически смотревшего на «перестроечную возню» в Центре, - так это росшее не по дням, а по часам вольнодумство посольского персонала, выражавшееся, в частности, в снижении уровня чинопочитания. В одно прекрасное субботнее утро дежурный комендант посольства (паренек, следящий из-за пуленепробиваемого стекла за всеми входами-выходами и нажимающий кнопки открытия-закрытия парадных дверей) позвонил в кабинет посла, заехавшего спозаранку почитать новости: «Петр Алексеевич, вас к телефону. Москва на проводе». Звонок из Москвы в загранучреждении - всегда событие. Посол, человек тучный, с одышкой и другими прелестями избыточного веса, выбежал из своего кабинета на втором этаже и быстро, насколько это позволяли его габариты, засеменил вниз по лестнице к телефонной будке. (В порядке отступления следует пояснить, что в те времена правила секретности запрещали проводку городских телефонных линий в служебные помещения, поэтому на все посольство был только один (!) телефон с выходом в город, установленный в изолированном кабинетике. Кстати, это была единственная внешняя телефонная линия и для всего посольского комплекса с тремя жилыми зданиями! А как же: вдруг враг подслушает, чего советский загранработник на завтрак кушает, как часто с женой спит и какими словами костерим начальство?) Пока ЧиП (как мы называли нашего Чрезвычайного и Полномочного), переваливаясь, добежал до аппарата, у него в голове пронесся вихрь предположений, одно другого хуже: «День нерабочий, в МИДе никого нет, по новостям ни о каких происшествиях не сообщали, значит, звонок не по служебным делам. Если так, то скорее всего из дома! » (Семья посла в то время находилась в столице нашей Родины.) «Но на сегодня перезваниваться не договаривались, да еще в такую рань - значит... что-то случилось! » Короче, когда посол снимал трубку, лицо у него посерело от нехороших предчувствий, а свободной рукой от доставал из кармана брюк лекарство. - Алле! Алле! Говорите! Тоша? Это ты? Ничего не слышу! Что случилось? Как дети? Не слышу ничего!!! В трубке было зловещее молчание... Держась за сердце, амбассадор вывалился из телефонной и, хватаясь за стенки, затопал к будке коменданта: - Валера, связи нет! Кто звонит? Почему не слышно? Навстречу ему вышел довольный, рот до ушей, комендант Валера: - С Первым апреля, Петр Алексеевич! .................................................. Не буду пересказывать вырвавшиеся у ЧиПа витиеватые, многоступенчатые, со сложным синтаксисом словосочетания, каких не отыщешь в «Дипломатическом словаре». Достаточно сказать, что высказывания эти были вполне чрезвычайными и весьма полномочными. А 3 апреля состоялось открытое партсобрание коллектива с повесткой дня «Об укреплении трудовой дисциплины и повышении бдительности». На нем работа службы дежурных комендантов подверглась особой критике за «расхлябанность и снижение бдительности в условиях активизации происков классового противника». На состоявшемся перед этим экстренном совещании дипсостава посол бросил секретарю парторганизации (симпатизировавшему горбачевским реформам): «Вот она - ваша перестройка! ». Комендант Валера долго еще искупал грехи внеурочным трудом по обустройству резиденции посла. От более серьезных оргвыводов его спасло только наличие юной симпатичной жены, которая тоже трудилась в резиденции, но почему-то только в те часы, когда муж был занят по основной работе, и только до возвра щения из Москвы супруги посла. Но это уже отдельная история... Общение с представителями военной кафедры всегда вызывало массу противоречивых эмоций у студентов, особенно у студентов факультетов точных наук - физики, кибернетики и т.п. Мне повезло: на нашей военной кафедре (а точнее, факультете - был свой декан, куча кафедр и, так сказать, стационар, где на полном казарменном режиме учились будущие кадровые военные) работали и продолжают работать нормальные люди, с которыми практически всегда можно было найти общий язык. Подтверждением этому служит тот факт, что из немалого преподавательского состава кличку имело только два человека. Один из них - добрый и застенчивый подполковник - получил погонялово «Гоблин» за свою длинную нескладную фигуру и за чрезмерную педантичность. В сущности, он был несчастным человеком: обладая очень мягким характером, он хотел быть сильным и самоутверждался на студентах - оставлял свою группу досиживать пару, когда остальные преподаватели распускали свои группы, придирался к неточностям в ответах студентов. Его недолюбливали, но с ним можно было найти общий язык, и к нему относились, как к больному ребенку. Второго - подполковника Брауна (это не кличка, это фамилия) - ненавидели всем факультетом, включая казармы. Неумный и спесивый солдафон к тому же занимал пост замдекана по чему-то там и доставлял немало неприятностей не только студентам и курсантам, но и преподавателям. За что и получил модификацию фамилии - иначе как Даун за глаза его не называли. Особенно любил подполковник строевую подготовку. А теперь история одного армейского маразма. Генеральная репетиция присяги. Конец мая. Жара. По плацу топает восемь групп студентов четвертого курса, пытаясь под руководством офицеров-кураторов научиться шагать в ногу. Получается. Как у цирковых медведей играть в хоккей. Мысль о пиве плотным туманом висит в воздухе, грозя материализоваться массовым неповиновением. Наконец, когда кураторы понимают, что большего от нас все равно не добиться, группы выстраиваются на плацу для проверки на готовность перед начальством. Декан справедливо рассудил, что этого цирка он насмотрится на присяге, и на репетицию послал заместителя. Брауна. И вот он поднимается на трибуну, низенький и толстенький. При этом вид у него такой, как будто он принимает парад на Красной площади. Мы (студенты) ему не нравимся. Еще раз повторю, что студент, измученный жарой и мыслью о пиве, стоит по стойке смирно так же естественно, как медведь держит клюшку. Ни с медведем, ни тем более со студентами ничего поделать нельзя, это понимает даже Браун. Но он хочет покомандовать. И решает отодвинуть строй на два шага назад. «Курс!» - командует он, - «Кругом! Два шага вперед НАЗАД шагом марш!» Неожиданный взбрык командирской мысли привел к разрушительному результату: под взрыв хохота строй рассыпался и прополз эти два шага чуть ли не на четвереньках. Дальше нас не проверяли. Другие истории:
Истории за вчера
| Календарь историй
|
- - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - -
© Copyright
2001 V.
Zarudin Все права принадлежат народу.
|
|
|
|
|
|